Дом тихой смерти [Кристин Т. В. Дом тихой смерти; Рой Я. Черный конь убивает по ночам; Эдигей Е. Отель «Минерва-палас»] - Т. Кристин

— Спасибо, хорошо, доктор сказал, что к вечеру меня выпишут, я смогу вернуться в пансионат.

— Что тебе надо принести?

— Я не хотел бы тебя затруднять…

— Брось эти церемонии, — опять прервала Божена. — Говори, что нужно принести.

— Костюм и рубашку, они в шкафу. Ведь меня привезли в пижаме.

— Может, еще что-нибудь?

— Если можно, сигареты, ну и газеты.

— О’кей. Вы тут пока побеседуйте, пострадавшие, а я смотаюсь в пансионат и принесу, что ты просил.

Девушка вышла.

— Пострадавшие? Что она хотела сказать, Бакс?

— Может, то, что мы оба пострадали сегодня ночью. Меня здорово стукнули по голове в дверях вашей комнаты.

— Черт возьми! Ну теперь-то вы верите, что я не замешан в эту историю?

— У меня еще не было времени подумать над этим. А вы мне ничего не хотите сказать?

— Разумеется! Я так вам благодарен!

— Пустяки, не стоит об этом. Мне хотелось бы знать, кто пытался спровадить вас на тот свет.

Журналист закрыл глаза и долго молчал. Наконец он заговорил:

— К сожалению, я не знаю. Вы можете мне не верить, но я и в самом деле не знаю, клянусь вам. Есть у меня подозрения, но только подозрения и ничего больше. Вот вы наверняка знаете больше меня, а толку? Возможно, кто-то подмешал снотворное в соки или в молоко, ведь коктейль я приготовил собственноручно. Преступник действовал по уже проверенному сценарию — сначала меня усыпить, а потом… Бр…р-р! Вы ему помешали. Но вот почему он меня не отравил насмерть? Ведь это же проще, зачем еще душить?

— У него свой метод.

— Вы думаете, тут действует маньяк или сумасшедший? Все может быть. Вряд ли нормальный человек решится на такое.

— Так вы ничего не хотите мне сообщить?

— Но мне ведь нечего вам сказать, клянусь…

— Не продолжайте, я знаю, что для вас самое дорогое. Тогда разрешите, я задам вам несколько вопросов. Можно?

— Это что, допрос?

— Не все ли равно, как назвать наш с вами разговор!

— Будь по-вашему, задавайте.

Бакс посмотрел журналисту прямо в глаза, тот какое-то время выдерживал его взгляд, потом обессиленно прикрыл глаза.

— Что является ставкой в вашем шахматном турнире? Нет, не говорите мне о кубке и бутылке коньяка. За что идет борьба на самом деле?

— Понятия не имею, о чем вы говорите, Бакс. — В глазах журналиста зажглись злые огоньки.

— Ладно, я задам другой вопрос. Куда вы спрятали… завещание?

Стреляя наобум, детектив попал в десятку. Ошарашенный Милевский посмотрел на него со страхом, сметанным с уважением, но, сжав губы, упрямо сказал:

— Вы и в самом деле многое знаете, поздравляю! Но я вам ни слова не скажу, это мое личное дело, вернее, не только мое, поэтому я буду молчать. Можете меня арестовать, но это вам ничего не даст. Может, кто другой расскажет, но я — никогда!

— Кто же другой? — без особой надежды поинтересовался Бакс.

— А это вы наверняка знаете не хуже меня. И хватит разговоров на эту тему.

— Согласен. Поговорим на другую. Куда вы перепрятали шкатулку Рожновской?

И на сей раз выстрел попал в цель. Милевский дернулся, как от удара, весь съежился, но решил притвориться непонимающим.

— Какую… шкатулку? — спросил он, но дрожащий голос выдал его.

— Хватит притворяться. Конечно, дело ваше, но сами подумайте: шкатулка является собственностью Рожновской, Рожновскую убили, шкатулка находится в ваших руках — связь для следственных органов очевидна. И вы, человек умный, не понимаете этого?

— Да с чего вы взяли, что она у меня? А, понимаю, вам наболтала эта кретинка. Глупая злая баба! Шкатулка пропала еще в прошлом году, а искал я вовсе не ее, я искал… да, я искал завещание, господин детектив.

«Умеет выкручиваться! — отдал ему должное Бакс. — Догадался, что я ничего конкретного не знаю, теперь будет врать. Ну, погоди же!»

— Зачем вам завещание? Ведь вы и так наизусть знаете его текст. Впрочем, это неважно. Еще вопрос…

Тут дверь в палату открыла студентка, детектив жестом попросил ее не входить и продолжал:

— Что связывало вас с Рожновской и ее мужем?

— Ничего, я познакомился с ними здесь, в Свиноустье, в прошлом году. Абсолютно ничего.

«Интересно, знает ли он о бегстве Рожновского за границу? Наверняка знает, хитрая лиса, ну да это неважно».

— Пока хватит, не буду вас больше мучить, пан редактор. Продолжим разговор позже.

— Я знаю, что вы меня подозреваете, господин Бакс. Отчасти вы, может, в чем-то и правы, я действительно кое-что знаю, и мои сведения могли бы вам пригодиться, но прошу меня понять — есть вещи, которые никто не должен знать, вы понимаете — никто! Даже если мне грозит арест… Не исключено, что я вам сообщу эти сведения… ну, скажем, завтра, самое позднее — послезавтра. Хорошо?

— Что ж, за неимением лучшего, пусть будет послезавтра.

— Но вы же понимаете, что я не мог сам себя убить!

— Себя не могли, а вот тех женщин…

— Вы действительно думаете, что я способен был задушить тех женщин?!

— Пан редактор, мы решили продолжить наш разговор позже, вот и вернемся к нему потом. А теперь скажите, когда вы намерены приступить к отложенной партии?

— Я попрошу отложить ее на день, думаю, со мной согласятся, ведь у меня выигрышное положение… А вы опять за свое? Что вам дались эти шахматы? Для меня сейчас важнее всего Божена. Вы знаете, она обиделась на меня. Мне бы хотелось сказать ей пару слов наедине.

— Я оставлю вас вдвоем. Желаю вам быстрейшего выздоровления, пан редактор.

По дороге в пансионат Бакс на все лады прокручивал одну мысль: возможно ли, что, ударив его по голове, Милевский затем проглотил снотворное и разыграл комедию перед доктором Полтыкой? Нет, пожалуй, это невозможно, просто бы не успел. А значит, кто-то другой хотел убить детектива…

Боровский занимался хозяйственными делами, как всегда, спокойный, доброжелательный, готовый сделать все для удобства своих жильцов. При виде детектива он встал и обойдя, а вернее, обежав большой письменный стол, самолично приставил к нему кресло, на которое и усадил посетителя.

— Рад, очень рад вас видеть, дорогой пан Ковальский. Была, была милиция, а как же, я еще утром сообщил куда надо. Поручик поехал в больницу.

— А я как раз оттуда.

— Я и сам звонил в больницу, но мне не пожелали ничего сообщить. Так каково самочувствие нашего дорогого редактора? И что с ним случилось? Доктор Полтыка что-то говорил об отравлении.

— Пан Милевский действительно отравился, выпив больше снотворного, чем полагалось, но уже все в порядке.

— Слава богу! Ох, извините, вы наверняка неверующий, да и я, признаться, тоже. А почему вы были в больнице? Вы очень интересуетесь этим делом?

— Ну… как сказать…

— Да нет, вы не подумайте, я просто так спросил. Я дорого бы дал за то, чтобы знать, кто же преступник. Такой позор для моего пансионата! Может, глоточек спиртного?

— Нет, спасибо, для спиртного слишком рано. А вы правы, меня действительно интересует эта история. Я уже о многом догадываюсь и подумываю, не сообщить ли о своих догадках в милицию.

— Что вы говорите! Это чрезвычайно интересно, пан Ковальский. Если я могу вам чем-то помочь…

— Можете. В том, что касается Марии Решель.

Владелец пансионата непроизвольно сдвинул брови, но тут же спохватился и натянул на лицо привычную маску.

— Да? И что бы вы хотели узнать?

— У вас остались какие-нибудь бумаги этой женщины? Документы?

— Остались, а как же, я все храню в своем сейфе. Тогда я их показывал поручику Вятеру, а потом спрятал в сейф, чтобы не пропали. И ее паспорт, и сберкнижку, мне ее вернули. Хотите взглянуть?

Он встал, открыл сейф, вынул из него картонную коробку и подал Баксу. Бакс раскрыл коробку. Сверху лежала сберкнижка.

— Разрешите посмотреть?

— Разумеется, я знаю, вы хотите помочь милиции, тем более, что ваш знакомый работает в воеводском управлении МВД. Я и сам, знаете, всегда готов помочь нашей милиции. Бедная пани Мария! Столько лет она у меня проработала, и вот…

Не такая уж она была бедная. На ее сберкнижке числилось девяносто три тысячи злотых. Бакс стал внимательно просматривать последние записи сберкассы. Вот! Сорок тысяч злотых взято в прошлом году, восемнадцатого августа. Потом только поступления — небольшие, по две тысячи злотых, по тысяче, даже меньше. Довольно часто вносила пани Мария вклады Видимо, кроме зарплаты, выплачиваемой паном Боровским, у Марии Решель были и другие доходы Что бы это могло быть? Небольшие торговые сделки? Со скандинавами? Постой, еще раньше она должна была снять еще раз крупную сумму. Ага, вот. Тридцать тысяч, все правильно. Зачем она снимала деньги? Хотела сделать крупную покупку? Об этом ничего не известно. Нет, пожалуй, брала деньги для того, чтобы их кому-то одолжить, иначе куда могла деть их?